В корейских буддийских храмах приём пищи — это способ очищения сознания. Посредством трапезы здесь стремятся достичь спокойствия разума, отбросив привязанности и желания. Поэтому трапеза в храме — это не что иное, как духовная практика, призванная помочь обрести ясность и чистоту сознания.

Участники программы «темпл-стей» в храме Нэсо-са (округ Пуан-гун, провинция Чолла-букто). Такие программы в Корее проводятся более чем в 130 буддийских храмах. Благодаря им любой желающий может испытать на себе, что значит повседневная жизнь монаха.

Маленьким я сопровождал маму в храм, до которого нужно было идти пешком больше часа. Мама всегда брала с собой зерно, которое вырастила сама на заливных и суходольных полях, чтобы принести его в дар Будде. За три дня до похода в храм, она становилась очень разборчива в еде, в частности не ела мясного. А в день посещения храма, проснувшись на рассвете, тщательно мылась целиком, включая голову — как будто стараясь смыть всю негативную энергию, приставшую к телу и душе. В храме, простёршись ниц перед Буддой, она тихо молилась о своих желаниях.

Несмотря на нежный возраст я не очень противился этим походам, хотя они подразумевали ранний подъём. И частично причиной этому была храмовая пища. Моей первой трапезой в храме, кажется, была каша с красной фасолью. Для такой каши красную фасоль варят, потом толкут, протирают, добавляют рис и опять варят. Та каша «пхатчук» была просто объеденьем. Клёцки из клейкого риса, сделанные в форме яиц, которые лежали в булькающей каше, тоже были симпатичные и вкусные. Я до сих пор довольно живо помню, как получил миску этой каши и съел её, сидя рядом с матерью. В храмах едят кашу из красной фасоли, поскольку верят, что её красный цвет отгоняет злых духов и негативную энергию, а также защищает от неожиданных бедствий. Помимо этой каши, иногда мы ели лапшу «куксу» или «пибим-пап», смешав тёплый рис с разной зеленью.

Но в целом по моим детским меркам храмовая пища была немного безвкусной. В ней не было мяса, и сама она была не особо сладкой, не острой, не солёной, поэтому время трапезы для меня тянулось слишком долго, и мне становилось скучно. Распробовал и полюбил я эту простую на вкус еду гораздо позже.

Крайне скромный рацион
Уже взрослым мне часто доводилось бывать в храмах. Иногда — чтобы побеседовать с пожилыми настоятелями, иногда — чтобы написать о каком-либо храме для газеты, а ещё чтобы на время сбежать от опостылевших будней и дать отдых душе и телу. И каждый раз после посещения храма я чувствовал, что очистился душой и телом, стал больше размышлять и меньше желать.

Во время частых походов в храм я узнал, что ведение хозяйства в храме подразумевает множество обязанностей, которые распределены между монахами. Один монах осуществляет общее управление всем хозяйством, другой заваривает чай, а кто-то работает в огороде, отвечает за питьевую воду, разжигает огонь для отопления или готовит еду. Все организованно занимаются своим делом.

Ещё одним открытием было то, что храм почти полностью обеспечивает себя продуктами за счёт труда монахов. Есть даже известное изречение: «День без труда — день без пищи». Как-то я пришёл в храм и обнаружил, что все монахи, закатав рукава, квасят кимчхи. А в другой день они размалывали варёную сою, формовали из неё брикеты и развешивали их для просушки и ферментации.

Помню, как был удивлён, прочитав статью о комнатах для медитации, где монахи проводят время, чтобы сосредоточиться на духовной практике. Меня мучают угрызения совести, когда я задумываюсь о том, сколь многим я владею и сколь много потребляю. Каждое лето и зиму корейские монахи проводят три месяца в ретрите в центрах медитации при храмах, называемых «сонвон». В этот период в храмах проявляют особую заботу о том, чтобы монахи могли сосредоточиться только на духовной практике.

В статье о комнатах для медитации говорилось, что правила предписывают монахам держать голову в прохладе, а ноги в тепле, при этом можно есть, но наедаться не досыта, а лишь на 80%. Меня удивило и предписываемое количество пищи: всего около 400 граммов риса или другого базового продукта питания в день. Утром монахи едят кашу, днём — рис, вечером — немного риса с какой-нибудь другой крупой. «Панчханы» в основном овощные, иногда удаётся съесть немного тубу, пару-тройку листочков сушёного «кима» или водорослей «миёк». Это крайне скромный рацион. К тому же не допускается никаких перекусов между приёмами пищи.

Сознание, свободное от жадности
Один из наиболее уважаемых корейцами монахов — досточтимый Сончхоль (1912—1993). Оставленные им изречения, такие как «Посмотри как следует на себя», «Помогай людям так, чтобы они об этом не знали» и «Молись за других», будучи простыми и ясными, находят глубокий отклик в душах людей. В течение 8 лет он занимался особым видом медитации, когда сидят с прямой спиной и не ложатся, и на протяжении 10 лет не покидал территорию своего храма. Всё, что осталось после смерти Сончхоля, — изношенное, неоднократно чиненое, монашеское одеяние, пара чёрных резиновых «комусинов» и палка для ходьбы. Рацион монаха отражал его жизнь. Один из монахов, который долго ухаживал за Сончхолем, так описывал его отношение к еде:

«Досточтимый Сончхоль питался очень скромно. Он ел всё несолёным, поэтому не нужно было стараться угадать с солью. Из «панчхана» он ел пять-шесть стеблей салатной хризантемы («ссуккат»), пять ломтиков моркови толщиной 2-3 миллиметра и пол-ложки соевых бобов, сваренных в соевом соусе. А ещё суп из нарезанной соломкой картошки и моркови да детская порция риса — вот и вся его еда была. Утром он съедал полмиски жидкой рисовой каши».

Другими словами, досточтимый Сончхоль старался есть мало и умерять свои желания. Он употреблял в пищу листья, стебли и плоды растений, но ограничивал объём пищи и никогда не ел досыта. Даже возникают сомнения, было ли достаточно такого количества пищи, чтобы оставаться здоровым. Сончхоль считал каждый приём пищи лекарством ради духовной практики и ел ровно столько, сколько нужно, чтобы поддерживать своё тело. Он считал, что проявлять жадность в еде, значит мыслить как вор. И поскольку обилие еды вело к лени, остерегался этого соблазна.

У входа в храм обычно на столбе главных ворот написано: «Входя в храм через эти ворота, отбрось всё, что знаешь». Это призыв отбросить предвзятое отношение, суждения, усвоенные в мирской жизни, притворство и испорченность. Буддийский храм — это место очищения сознания. Если так, на что похоже очищенное сознание? Что представляет собой вывернутое наизнанку сознание, когда его выправили? Это сознание — широкое, чистое, бесхитростное, уважающее другие формы жизни, щедрое и освободившееся от желаний. Чтобы достичь этого, необходимо быть скромным: скромно есть, скромно спать, скромно одеваться. Эта традиция поддерживалась в течение веков, и каждый раз, когда над ней нависал риск ослабления или прерывания, поднимались объединённые общей идеей монахи. Они разворачивали движение за самоочищение, чтобы монастырская община снова стала чистой. И важным моментом в деле самоочищения было обеспечение самодостаточности храмов, ради чего монахи сами носили воду, заготавливали хворост и сеяли семена на поле.

Важная часть программ «темпл-стей» — чайная церемония, во время которой участники слушают проповедь, за которой следует беседа. Это редкая возможность для обычных людей пообщаться с монахами, живущими в горных храмах.

Этикет за столом
Во время приёма пищи в храме, где едят не всё и помалу, существует определённый этикет. Здесь едят молча, пустые разговоры не допускаются. Нужно сосредоточиться на самом процессе еды. В этом смысле для меня стали особым опытом утренние приёмы пищи в храме Хваом-са на горе Чири-сан в провинции Чолла-намдо и в храме Вольчжон-са на горе Одэ-сан в провинции Канвон-до. Утром, когда свирепствовал зимний холод, я ел в полном молчании свой рис с несколькими «панчханами», не отвлекаясь на пустую болтовню. И тогда я увидел своё ясное сознание и своё нагое тело, которое «пережёвывало» пищу, принимая её. И вдруг я задумался — зачем я родился и живу в этом мире? И от этого даже слезы навернулись на глаза.

«Наставления новым монахам» («Кечхо симхак иммун (ипмун)», 誡初心學人文) — это книга, которую написал монах Чинуль (1158—1210) в эпоху Корё. В ней содержатся предписания для монахов по поводу жизни в монастыре и, в частности, упоминается этикет за столом:

«За едой, когда пьёшь или пережёвываешь пищу, делай это беззвучно; будь аккуратен, когда берёшь или кладёшь палочками еду; не поднимай головы и не смотри по сторонам; не проявляй приязни к вкусной еде или неприязни к невкусной; ешь молча, не разговаривая и не позволяя пустым мыслям забивать твою голову; осознай, что ты получаешь и ешь пищу только для того, чтобы не дать телу истощиться и чтобы достичь просветления».

Для любого человека, монаха или мирянина, трапеза в храме — это просто практика очищения сознания. Иногда в храмах готовят особую пищу для монахов. Мне посчастливилось несколько раз попробовать эти блюда. В жаркие летние дни монахов потчуют лапшой «куксу» или супом с картофельными клёцками («камчжа сучжеби») или клейким рисом. Лапша особенно популярна у монахов — стоит им услышать слово «куксу», как их лица расплываются в улыбке.

Из еды, которую мне довелось есть в храмах, мне особенно запомнился дайкон, который засаливали осенью, а летом доставали и ели, сбрызнув холодной водой («ччанчжи). А ещё «хобаннип-твенчжан-кук» — суп на основе ферментированной соевой пасты с листьями тыквы, сорванными до того, как их побьёт первым инеем. В память также врезался «панчхан» из сушёной ботвы дайкона, а также корни лотоса и большого лопуха, сваренные в соевом соусе или обжаренные в масле. А ещё я по-прежнему ясно помню вкус подгоревшей рисовой корки «нурунчжи», которую я принёс из храма домой и съел, сварив её в воде.

Дух еды
Помимо пищи, я люблю и чай, которым угощают в храмах. Как-то весной много лет назад, когда я заехал в храм Сильсан-са в Намвоне в провинции Чолла-букто, монах, работавший в поле, тепло поприветствовал меня и предложил чашку зелёного чая, в которой плавал маленький цветок сливы. Я до сих пор чувствую аромат того чая.

В последнее время храмовая пища набирает популярность. Наверное, стоит порадоваться тому, что в нашем обществе распространяется тенденция, когда люди стараются не переедать и не злоупотреблять обработанными продуктами. Приятно видеть и то, что в центре городов появляются рестораны, где подают храмовую пищу, а также то, что люди учатся готовить такую еду и даже пытаются применять свои знания дома, чтобы накормить домочадцев.

По сути, храмовая пища — это еда, приготовленная из ингредиентов, полученных от других живых существ, но таким способом, чтобы нанести им минимальный вред. В этом причина запрета мясной пищи. В сутрах говорится: «Вся почва и вода — это мои прежние тела, а огонь и ветер — моя сущность». На основе этого мы можем предположить, как в буддизме рассматривают пищу, которую мы потребляем.

Время от времени, когда я чувствую, что моё внутреннее «я» стало похоже на зеркало, покрытое толстым слоем пыли, и что я становлюсь ненасытен в своих желаниях, которые разрастаются, как сорная трава, я отправляюсь в храм в горах, чтобы медитировать и молиться. Сидя перед простой скромной едой, я с раскаянием вглядываюсь в пронизывающие меня, словно лоза, жадные мирские мысли. И когда я, уединившись в чистом месте, в храме, спокойно размышляю, мне удаётся отбросить неистовство желаний.