한국국제교류재단

Художник Хван Чжэхён сырыми, словно живыми, мазками создаёт образы шахтёров и картины их мрачной жизни в забое. Считая, что художник должен находиться в самой гуще событий, Хван Чжэхён, одержимый желанием выразить дух эпохи, поселился в шахтёрском городке Тхэбэк в провинции Канвон-до, чтобы разрушить границы между искусством и реальностью, и стал шахтёром-художником, который ищет в своём творчестве надежду на жизнь.

«Портрет шахтёра». 2002 г. Холст, масло. 65 см x 53 см.

Х ван Чжэхён первым приветствует меня, быстрым движением протягивая крупную тёплую руку. Затем сокрушается, что мне пришлось проделать такой долгий путь. Мне бросается в глаза его косматая борода, иссиня-чёрная рабочая одежда и чёрная шляпа. Крепко скроенное тело, кажется, должно принадлежать мужику, который может работать за двоих.
Кто-то однажды сказал, что человека выдают его руки. За одно рукопожатие художник поведал мне больше половины своей жизни. В окружении сплошного чёрного цвета только глаза моего собеседника ярко блестят. Художник, сам ставший шахтёром, чтобы изобразить на холсте жизнь тех, кто трудится под землёй, говорит, что «в забое последняя надежда на жизнь сверкает, как звезда».
— Когда в 1982 году я приехал с семьёй в Тхэбэк из столицы, атмосфера здесь была та ещё, но последнее время я, наоборот, тоскую по тому времени. За прошедшие 30 лет здесь много чего случилось, и я как очевидец чувствую, что должен без прикрас рассказать об этом. А тем, кто спрашивает, мол, не пора ли оставить это место, я скажу так: я не из тех мужчин, которые, сорвав цветок любви, бросают женщину.

Забой там, где отчаяние
Художник неустанно искал воспоминания, отпечатки людей и земли, которые не должны быть забыты. Когда горожане презрительно называют угольную шахту словом «макчан», которое по-корейски помимо забоя означает также «тупик», он спрашивает в ответ: «Забой там, где отчаяние. И с этой точки зрения разве Сеул не больше забой, чем шахта? Разве безработные, без уверенности в завтрашнем дне, отличаются от шахтёров?» На протяжении десятков лет все выставки художника назывались «Горсть земли, чтобы зажать в руке, и место, чтобы прилечь». Это метафора эпохи, когда человек не может жить достойно, и людей, у которых есть горсть земли, чтобы зажать в руке, но нет места, чтобы прилечь.
— Когда я оканчивал художественный институт, я честно взглянул на самого себя. И понял, что я разыгрывал из себя художника, но при этом не знал, чем живут люди.Тогда я решил, что должен своими глазами взглянуть в искажённое лицо индустриализации. Я видел, как живут отвергнутые обществом рабочие в окраинах Сеула, в таких районах, как Куро-дон и Карибон-дон. А те, кого выдавили даже из этой заводской зоны, шли как раз в шахты. Я хотел разрушить границы, с которыми не справилось в 1980-е годы искусство «минчжун» («народное искусство»). В широком смысле забой там, где царит отчаяние. И в этом контексте забой был не только в Тхэбэке — такие тупики отчаяния были в любом уголке Республики Корея. Место, где человек не может вести достойную жизнь, его работа, улица или дом — всё это забой. Я поехал в Тхэбэк, чтобы встретиться с шахтёрами, которые в ту эпоху были на самом краю отчаяния, но продолжали бороться, чтобы возвыситься над обстоятельствами.
В мастерской художника в жилом квартале недалеко от Музея культуры и искусства Тхэбэк довольно высокие потолки. Они вызывают благоговение, как будто ты оказался в «святилище картин». Здесь везде проявляются воспоминания о забое, где шахтёры едят свой обед, подсвечивая друг другу фонариками на касках, где в воздухе висит пепельная завеса угольной пыли, где в штольне, напоминающей лоно матери, чувствуется скрытая мощь.Банки с красками батареями выстроились у каждой стены.Понимаешь, что имел в виду Хван Чжэхён, когда говорил:«Одно время, стоило появиться деньгам, я сразу покупал на них краски». Меня накрыло волной сочувствия к неимущему художнику, который, не зная, что будет есть завтра, старался выкроить из семейного бюджета деньги на краски, потому что желание творить превозмогало насущные потребности.

«Шахтёры хотели моего пота, а не искусства!»

«Чёрный плач». 1996—2008 гг. Холст, уголь, смешанные материалы. 193,9 см x 259,1 см.

— На мой взгляд, распад движения за демократизацию в 1980-х годах случился во многом из-за недостатка выдержки, а также того, что не смогли соединить теорию с практикой, — говорит художник. — Когда я впервые оказался в Сабуке уезда Чонсон-гун в провинции Канвон-до, я понял, что не могу быть просто наблюдателем. Шахтёры хотели моего пота, а не искусства! Я тогда серьёзно думал над тем, является ли моё махание кистью таким же трудом, как работа шахтёра? Я развернул кампанию настенной живописи, занимался изготовлением принтов с горожанами, организовал арт-лагерь. Всё это для того, чтобы показать моё твёрдое намерение связать свою жизнь с шахтёрами. Я выразил через живопись своё желание быть рядом с этими людьми, которые разочаровались в своём времени, но бьются, чтобы воспрянуть духом.

В 1982 году Хван Чжэхён устроился работать шахтёром на шахту Кучжол-ли в Чонсоне. Шахтёрам не разрешалось носить очки, поэтому художнику приходилось целыми днями носить контактные линзы. Из-за угольной пыли, попавшей между глазным яблоком и линзами, у него развился острый конъюнктивит, и врач предупредил художника, что он может потерять зрение. Уже через три года Хван Чжэхёну пришлось отложить кирку, но все люди, встреченные им в забое, стали его моделями. Работа и жизнь художника вошли в одну колею. Только тогда он наконец перестал быть наблюдателем и обрёл новое рождение как трудящийся, как шахтёр-художник.
Но старые угольщики, из-за которых он стал считать Тхэбэк второй родиной, и угольщицы, благодаря материнской заботе которых он решился пустить корни на новой земле, продолжают исчезать. Землю истощает тирания денег, меняющая природу труда, и произвол капитала.Примерно к 2020 году все шахты закроются. Туризм всего лишь призван привлечь путешественников в регион, а по-прежнему неимущие жители лишаются земли, на которую могли бы прилечь. Художник говорит, что случается довольно много дней, когда он, отложив кисти в сторону, просто пьёт «сочжу». Хван Чжэхён тяжело вздыхает перед картиной «Угольщица г-жа Квон», на которой на чёрном от угольной пыли лице ещё ярче блестят глаза.

— Я пытался придать её глазам блеск глаз моей матушки, но оказалось, что это довольно трудно, — говорит художник о портрете. — Блестящие, влажные глаза, в которых слёзы соединяются с теплом души, — это, возможно, всё, что нам нужно, чтобы вытерпеть эту жизнь. Я тут както стал много рисовать деревья, растущие на разных горах.Я прожил более 30 лет бок о бок с людьми, которые, не жалуясь, продолжают безмолвно выстаивать, словно деревья, и теперь всё, чего я хочу, — чтобы моя кисть стала лопатой или киркой.
Многочисленные картины, загромождающие мастерскую, — это свидетельства и документальные хроники его борьбы как шахтёра-художника. В картине «Чёрные сосульки» Хван Чжэхён использовал угольную пыль, чтобы изобразить морщинистое лицо старого шахтёра. А «Дорога через перевал Тумундон», выполненная густыми мазками тёмно-жёлтой глины, петляет, как наша жизнь с её взлётами и падениями. Когда гладкие блестящие масляные краски кажутся художнику слишком жирными, он создаёт хаотичную грубую шероховатую поверхность с помощью земли и угольной пыли. Потому что верит, что это больше похоже на нас.

«Обед». 1985 г. Холст, масло. 91 см x 117 см.

— Задуматься насчёт материалов меня заставило одно событие. Я тогда увидел робу Ким Бончхуна, шахтёра, погибшего при обрушении штольни на шахте Хванчжи в 1980 году. На нашивке было написано: «Хванчжи 330».От человека осталась только поношенная роба как свидетельство его жизни и смерти. И я подумал тогда, что эта роба сама по себе — лучший автопортрет, который только можно создать.
Художник смело использует в своих картинах вещи, подобранные на улицах шахтёрского городка: свидетельство о смерти шахтёра от пневмокониоза, фанеру и проволочную сетку из заброшенного шахтёрского жилья. Его работы, наполненные человеческим теплом, отдают дань памяти исчезнувшим людям и целому поколению. Картины «Автобус», «Вырубка угля», «Обед», «Скорая помощь» показывают обновления, сопровождавшие художника на его трудовом пути.

Хван Чжэхён в 1982 г.переехал в шахтёрский городок Тхэбэк и с тех пор запечатлевает на холсте тяжёлые будни местных шахтёров.

Картины из волос как ис тория порабощения
В последнее время художник заворожён новым материалом — человеческими волосами. Масштабные холсты, стоящие повсюду в мастерской, излучают энергию — энергию волос. Волосы, которые когда-то вихрились на голове человека, теперь создают вихри на холсте. Энергия волос, слабых по одиночке, но обретающих силу, став копной, подавляет зрителя. Возможно, впервые за 150 лет реализма в искусстве мы имеем дело с таким торжественно-пронзительным изображением.
— Как-то ко мне пришла учительница, чтобы посоветоваться насчёт семейной проблемы — отношений со свекровью. Когда я услышал её историю, я внутренне содрогнулся. Она рассказала, что после рождения ребёнка свекровь сварила ей суп из водорослей. Но, зачерпнув первую ложку, она увидела в супе клочок волос. И тут у меня в голове образ этих волос наложился на историю господства и порабощения, и я неожиданно почувствовал вдохновение. Я открыл для себя, что пока существует человечество, наверное, мы никогда не избавимся от ярма рабства.
Старые работы, в том числе «Портрет шахтёра», обретают новую жизнь, когда художник выстилает линии волосами. Когда он наклеивает волосы на эскиз, кажется, что вокруг витают духи. Хван Чжэхён признаётся, что «когда видишь, как волосы сами задают течение и следуют за ритмическими волнами, мурашки бегут по коже».

Сначала художник использовал свои волосы, но их было мало, поэтому теперь в ход идут волосы жены и дочери. Сцепив руки, он говорит: «Когда трогаешь волосы своих домочадцев, испытываешь прилив нежности». И добавляет: «Благодаря этим картинам, не имеющим аналога в западной живописи, я хочу обрести свою идентичность как корейский художник».
Работы с волосами Хван Чжэхён показал публике на выставке в ноябре в арт-центре «Кана» в Сеуле. Один из художников оставил такой отзыв: «Это был революционный шок, расковырявший мне душу». Ещё одно новое произведение — серия «Гигантское безмолвие», в которой художник рисует графитом великую природу озера Байкал.Хван Чжэхён говорит, что во время этого длинного путешествия в поисках истоков нации он повторял как заклинание: «Не зацикливайся на мелочах. Не позволяй личному связывать тебя».
Художник, который однажды спустился во мрак забоя, поднялся вверх, к озеру Байкал, наблюдавшему рождение человечества несколько десятков миллионов лет назад. Оба этих места — своего рода полюса, где свет жизни льётся из кромешной тьмы. Интересно, что он там увидел и написал? С блеском в глазах, как на его работах «Лицо матери» и «Место отца», художник говорит:
— Ведь пока есть тепло в душе, жизнь не сломить.