한국국제교류재단

В своём «Ките» Чхон Мёнгван охватывает поколения, рассказывая историю двух матерей и двух дочерей, жизни которых спутаны нитями судьбы. Повествование начинается с Чхунхи, необычно крупной девушки, которая возвращается домой годы спустя после ужасной трагедии, и старухи, которая клянёт весь мир за то, что он к ней жесток. Затем мы отправляемся назад, во времена японского колониального правления и детства Кымбок, матери Чхунхи. Одаренная ещё в юном возрасте фигурой и запахом, против которых не могли устоять мужчины, девушка тем не менее не пала жертвой их желаний. Кымбок не позволяет ничему становится на пути своих амбициозных планов, и всё, к чему она прикладывает руку, становится успешным. Организовав предприятие по сушке рыбы в прибрежной деревне, она зарабатывает состояние, но знает, что предназначена для более масштабных и лучших дел. Кымбок переезжает в Пхёндэ и, когда почти трагическая ситуация оборачивается неожиданной удачей, открывает кирпичный завод, а позже осуществляет свою главную мечту — строит кинотеатр в форме кита, величественного создания, впервые увиденного ею в той прибрежной деревне. Но как раз тогда, когда, кажется, весь мир лежит у её ног, запутанные ситуации начинают затягивать Кымбок в паутину пророчеств. Как сложится в итоге её судьба на сцене, которую она сама выстроила?

«Кит» — роман, который невозможно упаковать в аккуратную опрятную обёртку. Автор вводит бесчисленных персонажей, жизни которых связаны странным и неожиданным образом. Даже те персонажи, которые, кажется, окончательно покинули сцену, возвращаются, часто в изменённом облике, но всё ещё связанные судьбой. И это — тема, которая висит над повествованием как маятник часов: мысль, что судьба, как бы мы ни старались бросить ей вызов, всё равно добьётся своего. Автор достигает этого эффекта несколькими способами. Во-первых, постоянно появляются предзнаменования событий, которые произойдут с разными персонажами. Автор также любит объяснять то, что с ними происходит, действием различных «законов»: закона любви, закона рефлексов, закона глупости, закона идеологии, закона капитализма и даже закона чрезмерной уверенности в себе. Все эти «законы» создают вселенную повествования, где причина и следствие чётко связаны, а человеческие намерения и действия имеют предопределённые последствия. И пока история покрывает некоторые самые болезненные десятилетия корейской истории, от японского колониального правления через Корейскую войну к эпохе военных диктатур, из-за использования автором предзнаменований и «законов» повествование ощущается как вневременное. Время схлопнулось, как если бы мы смотрели на гобелен, на котором история рассказывается слева направо; здесь, конечно, есть порядок и развитие событий, но всё можно окинуть одним взглядом. Таким образом, когда мы наконец прибываем к концу этой саги, нас охватывает чувство, будто нам позволили приобщиться к великой тайне — которую мы, возможно, никогда до конца не поймём, но которая от этого не менее глубока.

Само название поэтического сборника Ким Хесун подсказывает, что в нём ключевую роль играют птицы. Обычно птицы ассоциируются с изящным полётом или с красивым пением, но в этих стихотворениях поэт-птица (или, может быть, птица-поэт?) ходит по земле на высоких каблуках, стыдится своих огромных крыльев и носит своё платье, как птичью клетку. Птицы часто оказываются в клетках, чтобы радовать глаз. Во многих культурах в них видят воплощение душ умерших, что уместно, если учесть силу горя из-за утраты любимых и жизненных трагедий.

В своём эссе в конце сборника Ким рассказывает о неожиданной интерпретации чревовещания: мужчины-поэты во время японского правления часто говорили женскими голосами. Термин кажется удивительно подходящим, особенно, если учитывать, что он буквально означает «говорить из живота» (этот смысл также есть и в корейском термине для чревовещания — «покхвасуль), и что в древней Греции чревовещание ассоциировалось с духовным вдохновением или одержимостью. Возможно, Ким Хесун не дарит нам утешения, но, подобно шаману, одержимому духами, подобно поэту, который наделяет голосом дыхание небес, она облагораживает нас своим творчеством.

Пак Чиха в своём альбоме The Gleam («Отблеск»; 2022 г.) буквально следует за смутным светом. В альбоме заключена его прекрасная метафора как состояния и мгновения, образа и чувства. Первыми звучат традиционные инструменты: гобой пхири, гармоника сэнхван и цимбалы янгым. Их тембр, своеобразный, как и облик инструментов, сразу же зачаровывает слух. Естественные звуки распространяются в непредсказуемых направлениях. Еле заметные изменения вибраций, надолго зависающий звук, который падает, рисуя плавную кривую, затихающее эхом чувство сопереживания увлекают нас в глубокую тишину и внутреннее безмолвие.

Выступая в течение девяти лет с играющей на каягыме Со Чжончмин в дуэте под названием su:m, Пак знакомила нас с грамматикой корейской традиционной музыки, но в своём сольном альбоме она укрепила свои позиции в минимализме и жанре эмбиент.

В «The Gleam», как и в альбомах «Communion» (2016 г.) и «Philos» (2018 г.), Пак использует повторения и наложения музыкального материала и паттернов, отходит от обычной игры смычком и ногтями и извлекает из янгыма резкие звуки. Но её цель не в демонстрации новаторской техники, а, скорее, в расширении динамики звуков.

Ещё одно ключевое слово для понимания этого альбома — пространство. Спроектированный всемирно известным архитектором Тадао Андо Museum San в Вончжу, сыграл важную роль в создании этого альбома. Пак, развив часть «Temporary Inertia», подготовленной для 2020 Art Spot Series, включила его в этот альбом. Автор разместила сжатые звуки конкретных инструментов, приняв во внимание все акустические особенности пространства. Для Пак пространство не столько «фон», сколько «фактор», определяющий направление музыки, и в то же время — «материал», из которого строится музыка. В конце произведений, запечатлевших разные формы и остаточные изображения света, мы придём к следующему вопросу: что оставит нам этот свет?